09.04.2010

Международный день освобождения малолетних узников фашистских концлагерей - 11 апреля. Автор опубликованной ниже статьи – Дарья Махова, учащаяся 9 «А» класса Гимназии №28 г. Костромы. Здесь, девушка рассказала одну из тех историй, где люди, перенеся все ужасы и тяготы войны, выстояли, всем смертям назло.

---

Ветераны войны – люди особой закалки и особого духа. Молодежь должна знать, что Герои живут среди нас.

Непридуманная история

Моя дача находится в 7 км от Костромы. Там живописные места и добрые люди. С нашей соседкой Марией Ивановной Алёхиной я общаюсь с самого детства. Это прекрасный жизнерадостный человек. Но я никогда не задумывалась, какую жизнь она про¬жила. Я буквально недавно узнала, что Мария Ивановна состоит в Костромской Общественной Организации Бывших Малолетних Узников немецких концлагерей. В Костроме таких людей очень много – более пятисот человек. А судьба Марии Ивановны действительно необычная.
Воспоминания Марии Ивановны Алёхиной, бывшего узника концлагеря:

- Я родилась 13 сентября 1930 года в деревне Муя Мгинского района Ленинградской области. Она небольшая - всего около 100 семей. Когда мне было 9 месяцев, деревня горела, исчез в огне и наш дом. Моя мама думала, что я сгорела вместе с ним, и с дикими криками носилась по деревне. Но меня нашли в канаве, во дворе. Впоследствии так и не выясни¬ли, кто был моим спасителем. Возможно, этот человек сам погиб в пожаре. Наша семья: бабушка, мама и папа - жила в большом деревенском доме. До войны у меня родилась сестрёнка, но из-за того, что она простыла, а врачей в деревне не было, малышка умерла в год и девять месяцев. Когда началась война, папу забрали на фронт, из-за этого мою бабушку парализовало, и она совсем не могла ходить. Тогда мне было 11 лет. Я успела закончить 3 класс и даже подумать не могла, что в четвёртый класс пойду уже только в декабре 1944 года.

Осенью 1941 года, узнав о приближении немцев, жители деревни: старики, дети и женщины - ушли в лес за 4 км от деревни (там были заготовлены землянки). Мама уходила работать в поле, а я оставалась дома с бабушкой. Однажды утром ко мне в гости пришла подруга, мы расставили куклы и стали играть. Угощением в то время была протёртая морковка. Мы стояли у окна и готовили кушанья, как вдруг потемнело. Мы вы¬бежали на улицу. По небу летело много самолётов (бомбардировщиков и истребителей), прямо на нас пошёл дождь из предупреждающих листовок: «Уходите из леса, будем бомбить!» Немцы появились на мотоциклах, танках и машинах с лошадьми. Все шли на Ленинград, по пути стреляя и подвергая бомбардировке мирное население. Муя находилась в 60 км от города. Мы вынуждены были идти обратно в деревню, потому что по другую сторону простирались непроходимые болота. Пришли, а там немцы. Кар¬тина была страшная: дома наши заняли, во дворах стоят танки, а в огородах немцы делали окопы, всю скотину забрали… При нас вылавливали кур и тут же отрубали им головы. Отобрали и всех девушек 17-20 лет и за¬толкали в машину, в другую машину погрузили стариков. Моя бабушка ходить не могла, под дулом пистолета её тащили к машине. Во¬круг плач и стон. После войны мы узнали, что эти люди были вывезены в Псковскую область и сожжены заживо в одной из заброшенных сараек.

Мы очень боялись немцев, старались не попадаться им на глаза, прятались. Питались мел¬кой картошкой, овсяной мукой. Жили в банях и амбарах. В двух километрах от нас была железная дорога, и немцы всё время бомбили её. Мы испытывали ежедневный страх. При каждом взрыве сидели в окопе и плакали. Со временем мы привыкли, и плакать перестали.

Из деревни нас два раза угоняли в лагерь принудительного содержания, который находился в 25 км от станции Тосно. Гнали под дулами автоматов в сопровождении собак, и всю до¬рогу кричали: - Шнель! Шнель, русиш швайне! Там мы были две недели. Лагерь был полон людей, все нары заняты: не то, что лежать, а сидеть и даже стоять не хватало места. Тут же были старики и больные. Кругом сто¬ял стон, плач, звуки бомбёжек. Нам один раз в день давали по ков¬шу баланды из какой-то крупы с опилками вперемешку. Через две недели мы с мамой ночью сбежали. Дошли кое-как до своей деревни вместе с несколькими женщинами. Жили в амбаре маминого брата до апреля 1943 года. В апреле нас схвати¬ли, пригнали на нашу станцию, погрузили в товарные вагоны и привезли в концлагерь «КЛООГА», который находился на территории Эстонии. В этом лагере мы жили два месяца, условия содержания были такие же, как под Тосно. Затем нас погрузили в пароходы и повезли в Финляндию, в лагерь «Ханко», а оттуда в «Пииккие». Нас вымыли, привели в товарный вид и выставили в зале. Мимо нас ходи¬ли помещики, смотрели как на людей второго сорта, как на рабов. Нас забрали в семью. Мама три раза в день доила по 12 коров, а я помогала на кухне. Чтобы мне было не скучно, хозяйка взяла из детского приюта шведскую девочку. С ней мы общались с помощью жестов. Питание было намного лучше, но самое страшное, что я стала забывать русский язык и замкнулась в себе.

В декабре 1944 года СССР с Финляндией заключили мирный договор. Нам разрешили поехать домой. Многие люди остались. Им нечего было делать на Родине. За непосильную работу ничего не получать, только палочки, трудодни. Некоторые эшелоны, с желающими вернуться на Родину, повезли в Сибирь, как врагов народа, наш эшелон привезли в Ярославскую область, Мышкинский район, село Ивановское, потому что, как выяснилось, на нашей Родине были сплошные минные поля.

Навсегда я запомнила, как немцы устроили возле моей родной деревни своё кладбище с крестами из наших русских берёзок. Русских солдат хоронили в общих ямах на краю поля. На горке у нас была семилетняя школа. Школу окружали берёзы и ели. Немцы вырубили всё и прямо у стен школы похоронили своих солдат.

Вся моя деревня сгорела. Сейчас Муя – это дачный посёлок. Я навещаю родные места своего горького детства. И всегда, когда приезжаю туда, иду к берёзкам, которые посадил мой папа. Берёзки ласкают мою седую голову и будто говорят от имени ушедших: «Не плачь. Нам здесь хорошо. Мы на родной земле. Живите за нас…».